фельдшера застать не удалось. Неизвестного в бессознательном состоянии погрузили на повозку и отвезли в госпиталь.
1916 год. Ноябрь. Свинемюнде
В кабинете контр-адмирала Лангемака бушевала буря.
– Вы еще смеете мне что-то пенять? — возмущенно говорил адмирал посетителю сво его кабинета. — Я потерял семь миноносцев в течение суток!
– Так много? — спокойно спросил Николаи.
– Да! Два миноносца по пути к Рогервику и на обратном — еще пять. Вы понимаете, пять! Я сразу был против этой авантюры. Финский залив, как суп с клецками, а клецки — это мины, черт вас побери вместе со всей вашей сухопутной братией. Виттинг после первых двух подрывов дал запрос на прекращение операции. Я готов был отдать такой приказ, но на меня надавили самым беспардонным образом. В результате погибли отличные моряки и образцовые корабли.
– Это говорит только о том, что проход был плохо протрален, а на обратном пути командир флотилии просто запаниковал.
– Не вам судить! Что вы можете понимать в морском деле? — взвился Лангемак. — Вам легко рассуждать, сидя в мягком кресле. Это вам не ночью идти по минам в водах противника. И ради чего? Двух трупов? Можете их забрать.
– Я, собственно, за этим и прибыл. Еще я бы хотел поговорить с Виттингом.
– Ну уж нет, оставьте его в покое. Да вы и не сможете, потому что он уже третьи сутки загружен спиртным, как танкер. И пусть!
– И все-таки я настаиваю.
– Вы настаиваете? Какого черта вы со мной, контр-адмиралом кригсмарине, разговариваете в приказном порядке? Я, знаете ли, моряк, могу и вон выставить. Да-да, я вас не боюсь! У меня заслуг перед Германией на десятерых! Я считаю, что это вы угробили моих людей! И я вам обещаю крупные неприятности, будь вы хоть трижды начальником разведки! — взорвался Лангемак.
– Давайте не будем нагнетать страсти, а попытаемся разобраться в случившемся, — с ледяным спокойствием сказал Николаи. — Пока операция готовилась, я понимал, что сам факт работ по техническому оснащению кораблей скрыть невозможно, поэтому старался сохранить в тайне цель операции, и мне это удалось. Теперь можно приоткрыть завесу. Я, конечно же, ждал не труп, а живого агента, второй был просто перевозчиком. Этот агент обладал феноменальными способностями и уникальными сведениями.
– И в чем же состояла эта феноменальность? — гораздо спокойнее, но все же с некоторым сарказмом спросил адмирал.
– Как бы вы отнеслись к тому, что получили бы возможность читать радиограммы русских?
– Хорошо, конечно! А как к этому можно еще отнестись?
– У этого агента уникальные способности к запоминанию. Он нес в голове все коды и сигналы шифра русского флота.
– Откуда он их знал?
– Это входило в его служебные обязанности. Как вы считаете, адмирал, стоило рискнуть за такой куш?
– Вынужден признать, что риск в такой ситуации оправдан.
– Хорошо. Пойдем дальше. Вы уверены, что проход был очищен от мин достаточно хорошо?
– Полностью уверен! Подводная лодка, охранявшая тральщики, благополучно прошла этим фарватером и никаких признаков мин не обнаружила.
– Так откуда они взялись в таком случае?
– Их поставили снова, — догадался Лангемак.
– Другого объяснения я тоже не вижу. Русские все знали! Причем они знали, куда мы идем, как мы идем и зачем.
– Откуда?
– Предполагаю несколько факторов и источников утечки. И один из них находится здесь.
– На базе не могли знать о готовящемся проходе в минном заграждении.
– Зато могли знать о времени выхода и составе флотилии. Кроме того, есть тральщики и подводная лодка.
– Моряки не предают! — опять начал кипятиться Лангемак.
– Пока трезвые. А шнапс, к сожалению, развязывает языки. Пьяная болтовня зачастую хуже преднамеренного предательства. В сложившейся ситуации я вынужден подозревать всех.
– А может быть, информация просочилась из вашего ведомства? Ведь об истиной цели похода Виттинг узнал непосредственно перед выходом и вряд ли мог передать эти сведения за пределы базы, которую и не покидал. Впрочем, капитан Виттинг глубоко порядочный и преданный Германии офицер, это я знаю совершенно доподлинно.
– Людей из Морского имперского управления и моего ведомства, которые даже косвенно могли знать что-то об операции, сейчас проверяют самым тщательным образом. Однако и ваших людей тоже будут проверять. Теперь вы понимаете, что мне важны показания любого свидетеля, в том числе и командира флотилии? Здесь будут работать два моих офицера. Прошу не чинить им препятствий, а, наоборот, оказать содействие. Тем быстрее они закончат.
– Ладно, — буркнул Лангемак, — надо найти и выдрать эту занозу.
– Совершенно верно. И последнее, поверьте, я искренне переживаю случившуюся трагедию и не снимаю с себя ответственности. Я недооценил нашего противника. Мы почему-то предпочитаем считать их варварами, а это в корне неверно.
– Согласен с вами, должен признать, они и мне не раз утирали нос. Простите мою несдержанность.
– Взаимно. Я тоже не всегда был на высоте. Искренне рад, адмирал, что мы закончили на конструктивной ноте. Не смею вас более отрывать от важных дел.
– Прощайте, полковник.
В душе Николаи был рад, что удалось погасить адмиральский гнев и вновь взять инициативу в свои руки. В противном случае, и он это хорошо почувствовал, могли последовать серьезные разбирательства с малоприятными последствиями. Не то чтобы у Николаи не имелось контраргументов, в конце концов вся деятельность разведки — это сплошное хождение по самому краю, и риск — неотъемлемая часть его работы, но сама необходимость оправдываться вызывала у полковника полное отвращение. К этому Николаи не привык.
1916 год. Ноябрь. Свинемюнде
Этим же вечером приятели Клаус Шварцер и Франц Клюге сидели в офицерском кабаке и нажимали на спиртное, тем более что повод для этого был существенный.
– Ну, Франц, давай за то, что ты выбрался из этой передряги целым и невредимым.
– Прозит.
– Да уж, ночка была та еще, доложу я тебе, — рассказывал изрядно подвыпивший минный офицер с «S‑56». — Мины, кругом мины, мы теряли один корабль за другим. Вообще весь поход был какой-то дьявольски ужасный. Посуди сам, проход, который для нас подготовили, оказался заминирован. В Рогервике мы приняли на борт два трупа, буквально изрешеченных пулеметными очередями. На всем пути мы не встретили ни одного, понимаешь, ни одного вражеского корабля. Всей нашей добычей стал паровой катер. Как такое может быть? Это разве не козни дьявола?
– Не иначе, — согласился Шварцер.
– Вон смотри, Клаус, Виттинга понесли.
Из зала действительно аккуратно выводили вдрызг пьяного неудачливого командира флотилии.
– Я его никогда таким не видел, — удивленно сказал Шварцер.
– Его никто таким не видел! Еще бы не напиться, теперь на него всех собак повесят.
– А зачем вы трупы взяли? — спросил Шварцер.
– Это для меня самая большая загадка. Не понимаю. Может, их должны были подобрать живыми, но зачем нужны мертвые, а, Клаус?
– Ладно, Франц, это война. Пусть начальство головы друг другу сносит, лишь бы до нас не докатилось.
– Это верно, наливай.
1916 год. Ноябрь. Гельсингфорс
Непенин в третий раз перечитал только что расшифрованное донесение по линии «Барон». У него прямо отлегло от сердца, поскольку, несмотря на все заверения Окерлунда, до сего момента он не был уверен, что вражеские агенты пусть израненными, но все-таки живыми не попали на борт немецкого корабля.
1916 год. Ноябрь. Рогервик
После германского набега прошло три недели. Постепенно жизнь в Рогервике вошла в обычное русло, раны города оказались не такими серьезными, как могло показаться после той огненной ночи.
Василиса Петровна тоже погрузилась в круговорот повседневных дел. Тяжело было одной тянуть мальчишку, да еще и в военное время. Муж ее, ходивший боцманом, погиб вместе со своим судном два года назад, подорвавшись на мине.
Как-то, вернувшись с работы и умаявшись настолько, что даже не могла заснуть, она села чинить
